вторник, 27 сентября 2011
читать дальшеГерцог Окделл быстрыми неровными строчками покрывал бумагу. Хотелось выговориться, хоть немного облегчить душу. Он был заперт в своей комнате в особняке Рокэ Алвы и не знал, что ждет его впереди. Вчера вечером он отравил эра. Две белые крупинки – и пропасть. В глазах Ворона тлеет пламя, которое вот-вот разгорится во всепожирающий пожар. Или это просто блики огня в камине?
Поставь бокал.
Эр приказал, оруженосец повиновался. Трус. И подлец. Вчера все казалось таким логичным, таким правильным. Погибнет Алва - пошатнется власть Дорака, исчезнет сила кардинала – и останется жива Катари и многие другие, надо будет чуть подтолкнуть, ускорить события – и трон Оллара рухнет, засыпав его обломками. Будет Талигойя и улыбающаяся Катарина. Насупит светлое будущее.
А для Ворона завтра не наступит никогда. Умрет Дом Ветра, чтобы не говорили об отцовстве Ворона относительно принца Карла, осиротеет Кэналлоа, оставшись без своего соберано, будет несколько дней яростно биться в конюшне Моро – лошади тонко ощущают хозяев, их гибель, почти как собаки, расплачется добрая Кончита, утирая слезы неизменным передником, будет стоять, нахмурив брови, Эмиль Савиньяк, белокурый неунывающий брат Арно, замолчит гитара, а Ворон на гербе сложит крылья и полетит не против ветра, а просто рухнет вниз...
А что будет с ним? Эх, почему он опустил бокал! Ведь был же выход! Теперь его разорвут кэналлийцы… Ну и пусть! Ему не страшно! Ему уже ничего не страшно! Герцог Окделл будет смелым до конца. Что бы его там не ждало…
Дикон писал не предсмертную записку, как перед дуэлью с Колиньяром - скорее исповедь. Ведь отец когда-то говорил, что как обещания, запечатленные на бумаге, становятся обещанием перед Создателем, так и исповедаться можно…
Дикон успел исписать три страницы, когда заворочался в замке ключ. Ричард положил перо и выпрямился на стуле, не повернув головы на звук открывающейся двери.
- Вас ждут на ужин, дор, - последнее слово Хуан, а именно он стоял сейчас в дверном проеме, выплюнул, словно оскорбление. Дик медленно повернул голову, чтобы столкнуться с ненавидящим взглядом и перекошенным от ярости лицом.
- Прошу, - слово сопровождается жутким оскалом. Хуан не уходит, видимо, ему приказано сопроводить герцога Окделла… как он сказал?.. на ужин. Дик, подавив дрожь, поднимается, закрывает чернильницу, присыпает последний лист песком, стряхивает, кладет к остальным, собирая в пачку, и прячет в ящик стола. Нет, если будет обыск, это не спасет, но как-то надежнее не бросать бумаги на столешнице, что ли…
Ричард выходит, едва не задев плечом Хуана, ощущая на себе тяжелый, почти материальный, взгляд. Сзади хлопает дверь. Если бы на полу не было ковров, шаги бы зловещим громким эхом раскатывались по коридору, а так мягкий густой ворс скрадывает их, делая почти неслышными. Ричард спускается по лестнице в трапезную, ожидая, что вот-вот его толкнут в спину так, что он кубарем покатится по лестнице и свернет себе шею. Прекрасный конец для отравителя. Однако, ничего не происходит, и герцог Окделл входит в трапезную, а Хуан закрывает за ним двери, будто бы отрезая пути к отступлению. На столе, накрытом на две персоны, расставлены разносолы. Как обычно.
Ричард, на секунду замерев, садится на свое место. Напротив Рокэ. Длинный стол позволяет не замечать сотрапезников. Рокэ изящно держит вилку в левой руке, а в правой нож, и разрезает говядину. Он даже не смотрит в сторону оруженосца, словно бы того и нет в зале. Алва сидит прямо, будто проглотив свою шпагу – эдаким молчаливым укором, и у Ричарда не хватает сил хоть что-то сказать. Он молча утыкается взглядом в свою тарелку, ковыряя салат. Кусок в горло не лез. В полной тишине, прерываемой лишь бульканьем вина, льющегося в бокал, прошел весь ужин. Ричард все-таки заставил себя обглодать куриную ножку и съесть немного пшеничного хлеба. И привычно поднялся, когда эр встал из-за стола, промокнув губы салфеткой. Чаще всего Ворон в таких случаях или смеялся над оруженосцем, или хотя бы сообщал, что завтра ждет Ричарда в семь во дворе, или что тот может быть свободен. Всегда что-нибудь да говорил. Но сейчас Алва стремительно прошел мимо, даже не глянув в сторону оруженосца. И почему-то стало очень тоскливо.
И холодно.
Ричард отталкивает звякнувшую тарелку и обхватывает голову руками, тряся ею, будто стряхивая, высыпая ненужные теперь мысли. И не сразу понимает, что на его плече сжимается мозолистая рука его конвоира.
Хуан, едва не вывернув Ричарду плечо, вытаскивает того и толкает в спину так, что Дик вынужден сделать три быстрых шага вперед, чтобы не упасть и не разбить себе нос о порог. Повелитель Скал оборачивается и бросает убийственный взгляд на кэналлийца, но тот лишь скалит крупные чуть желтоватые зубы в презрительной усмешке.
Ричард поднимается к себе, стараясь шагать не слишком быстро и держать спину прямо в попытках сохранить остатки гордости. И все его попытки заканчиваются оглушительным хлопком двери на волоске от его пяток. Ключ поворачивается – герцогу Окделлу больше не позволено выходить. Золоченая клетка сжимается.
Ричард позволяет себе, наконец, осесть на пол и прислониться спиной к холодной стене, той ее части, которую не закрывает роскошный ковер. Отросшая челка падает на глаза, и Ричард остервенело отбрасывает волосы со лба.
Он согласен даже на Хуана, лишь бы не сидеть в тишине, не быть наедине с самим собой. С отпечатавшимся в сознании раскрывающимся перстнем, перебором гитарных струн и хрустальным бокалом.
Если Алва выдержит, выживет, ему все равно не будет дела до оруженосца… Игрушка не должна ломаться, даже такой сумасшедший человек, как Рокэ, не позволит предателю находиться рядом, чтобы не получить еще один удар. В спину.
А то, что он оставил Дика в живых… что ж, Ворон любит злые шутки. А может, решил расправиться лично, просто сейчас отравлен и не в настроении…
А ты, Ричард, все-таки мразь…
Как ты себя терпишь только! А еще считал Алва предателями! Рамиро - тот предал Талигойю, но не себя, оставшись честным до конца. А ты громче всех вопишь о чести и бьешь из-за угла.
Самоубийство – страшный грех перед лицом Создателя, такого мнения придерживаются эсператисты. Но ты, герцог Окделл, уже и так нарушил немало догм.
Осталась последняя. После которой не будет ничего.
Ричард поднимается и лихорадочно сдергивает простыню с кровати. Перекручивает и связывает в нескольких местах. Та же участь постигает и синие занавески. Связав все это вместе, Ричард на всякий случай выглядывает в окно. Не затем, чтобы выпрыгнуть – там близко до земли и вряд ли получится насмерть – а просто машинально, будто кто-то мог его заметить со двора.
@темы:
фанфики,
Отблески Этерны
-
-
27.09.2011 в 22:23Но все-таки, несмотря на схожесть с каноничным характером, этот Дик вызывает больше любви и жалости.
Хуан меня и злит и восхищает. Хочеццо, чтоб он Дика отпинал, хочется, чтоб Алва сам Хуана отпинал хДД
Я весьма надеюсь, что Дик-таки не повиснет на своих простынях, ибо пусть мучается зараза еще дольше хДДД
Интересно, Алва его запалит за попыткой суицида?)))